[Гарики на каждый день] Игор Губерман (Том 1,2)

сердцах кому-нибудь грубя, ужасно вероятно однажды выйти из себя и не войти обратно.
С душою, раздвоенной, как копыто, обеим чужероден я отчизнам - еврей, где гоношат антисемиты, и русский, где грешат сионанизмом.
Не могу эту жизнь продолжать, а порвать с ней мучительно сложно; тяжелее всего уезжать нам оттуда, где жить невозможно.
Мне жаль небосвод этот синий, жаль землю и жизни осколки; мне страшно, что сытые свиньи, страшней, чем голодные волки.
То наслаждаясь, то скорбя, держась пути любого, будь сам собой, не то тебя посадят за другого.
Смешно, как люто гонит нас в толкучку гомона и пира боязнь остаться лишний раз в пустыне собственного мира.
Не прыгая с веком наравне, будь человеком; не то окажешься в говне совместно с веком.
Уехать. И жить в безопасном тепле. И помнить и мучиться ночью. Примерзла душа к этой стылой земле, вросла в эту гиблую почву.
Хотя и сладостен азарт по сразу двум идти дорогам, нельзя одной колодой карт играть и с дьяволом и с Богом.
Друзья всегда чуть привередливы. И осмеять имеют склонность. Друзья всегда чуть надоедливы. Как верность и определенность.
С успехами наук несообразно, а ноет - и попробуй заглуши - моя неоперабельная язва на дне несуществующей души.
Свои черты, штрихи и блики в душе у каждого и всякого, но непостижимо разнолики, мы одиноки одинаково.
Эта мысль - украденный цветок, просто рифма ей не повредит: человек совсем не одинок - кто-нибудь всегда за ним следит.

Звоните поздней ночью мне, друзья, не бойтесь помешать и разбудить; кошмарно близок час, когда нельзя и некуда нам будет позвонить.

III. В борьбе за народное дело я был инородное тело
Красив, умен, слегка сутул, набит мировоззрением, вчера в себя я заглянул и вышел